Украинская писательница бредит. Теперь о РККА в Киеве

«...так началась в Киеве короткая легкомысленная власть Директории.

Киевляне, склонные, как все южные люди, к иронии, сделали из нового "самостийного" правительства мишень для неслыханного количества анекдотов. Особенно веселило киевлян то обстоятельство, что в первые дни петлюровской власти опереточные гайдамаки ходили по Крещатику со стремянками, влезали на них, снимали все русские вывески и вешали вместо них украинские.

Петлюра привез с собой так называемый галицийский язык - довольно тяжеловесный и полный заимствований из соседних языков. И блестящий, действительно жемчужный, как зубы задорных молодиц, острый, поющий, народный язык Украины отступил перед новым пришельцем в далекие шевченковские хаты и в тихие деревенские левады. Там он и прожил "тишком" все тяжелые годы, но сохранил свою поэтичность и не позволил сломать себе хребет.

При Петлюре все казалось нарочитым - и гайдамаки, и язык, и вся его политика, и сивоусые громадяне-шовинисты, что выползли в огромном количестве из пыльных нор, и деньги,- все, вплоть до анекдотических отчетов Директории перед народом. Но об этом речь будет впереди».

Из сцены в зале отчета Директории в зале «кинематографа "Аре"»:
«Министр был одет в широченные серые брюки в полоску, такой же широченный чесучовый пиджак с оттянутыми карманами и в шитую рубаху, завязанную у горла тесемкой с красными помпончиками.

Никакого доклада он делать не собирался. Он подошел к рампе и начал прислушиваться к гулу в зрительном зале. Для этого министр даже поднес ладонь, сложенную чашечкой, к своему мохнатому уху. Послышался смех.

Министр удовлетворенно усмехнулся, кивнул каким-то своим мыслям и спросил:
– Москали?

Действительно, в зале сидели почти одни русские. Ничего не подозревавшие зрители простодушно ответили, что да, в зале сидят преимущественно москали.
– Т-а-ак!-зловеще сказал министр и высморкался в широченный клетчатый платок.- Очень даже понятно. Хотя и не дуже приятно. ... (далее) «Книга о жизни. глава «Фиолетовый луч»

Гетман. - Я давно уже хотел поставить на вид вам и другим адъютантам, что следует говорить по-украински.
Это безобразие, в конце концов!
Ни один мой офицер не говорит на языке страны,
а на украинские части это производит самое отрицательное впечатление.
Прохаю ласково.

Шервинский.-Слухаю, ваша светлость. Дежурный адъютант корнет... князь... (В сторону.)
Черт его знает, как «князь» по-украински!.. Черт! (Вслух.) Новожильцев, временно исполняющий обязанности... Я думаю... думАю... думоваю...

Гетман. - Говорите по-русски!
Шервинский. - Слушаю, ваша светлость.
(Дни Турбиных)

«... На второй же день после вторженія Петлюры мне сообщили, что анатомическій театръ на Функулеевской улице заваленъ трупами, что ночью привезли туда 163 офицера. Я решила пойти и
убедиться «своими глазами». Переодевщись, отправилась я въ анатомическій театръ... Сунула
сторожу 25 рублей, онъ впустилъ меня.

Господи, что я увидела! На столахъ въ пяти залахъ были сложены трупы жестоко, зверски,
злодейски, изуверски замученныхъ! Ни одного разстреляннаго или просто убитаго, все — со следами чудовищныхъ пытокъ. На полу были лужи крови, пройти нельзя, и почти у всехъ головы отрублены, у многихъ оставалась только шея съ частью подбородка, у некоторыхъ распороты животы. Всю ночь возили эти трупы. Такого ужаса я не видела даже у большевиковъ. Видела больше, много больше труповъ, но такихъ умученныхъ не было!..

— Некоторые еще были живы, — докладывалъ сторожъ, — еще корчились тутъ.
— Какъ же ихъ доставили сюда?
— На грузовикахъ. У нихъ просто. Хуже нетъ галичанъ. Кровожадные. Привезли одного: угодило
разрывной гранатой въ животъ, а голова уцелела... Такъ одинъ украинецъ прикладомъ разбилъ
голову, мозги брызнули, а украинецъ хоть бы что — обтерся и плюнулъ. Бесы, а не люди, — даже перекрестился сторож.